Гармония как источник исцеления

Интервью для журнала «Praxis der Systemaufstellung», 1/2007
Беседуют: Марианна Франке и Штефан Хаузнер
Перевод с английского. Оригинал доступен на сайте Ш. Хаузнера

МФ: Штефан, я начну нашу беседу с такого вопроса: «Чем ты больше всего интересовался в профессиональном плане и как ты это реализовал?»

ШХ: Сначала я хотел стать биологом и работать в области защиты окружающей среды. Однако в итоге мои интересы сместились в сторону людей и их социального окружения, и я стал задумываться о профессии в области медицины. Начав стажироваться в качестве санитара, я решил стать врачом. Но поскольку я уже обладал некоторым опытом и пониманием механизмов саморегуляции систем в контексте защиты окружающей среды, ортодоксальная школа медицины казалась мне не лучшим вариантом. Поиски экологичных методик привели меня к традиционной китайской медицине, а натуропатия в конце концов привела меня к гомеопатии.

Помимо принципа подобия, лежащего в основе гомеопатии, я был очарован так называемым «феноменом нескольких секунд». Он демонстрирует, как наше тело может мгновенно переструктурировать себя под действием одного единственного исцеляющего импульса, и при этом могут уменьшиться даже серьезные симптомы.

Однако гомеопатия была для меня трудна, поскольку для подбора лекарств там нужно было использовать справочник. К тому же, мне не нравилась зависимость от лекарственных препаратов. От своего тестя я узнал об использовании радиэстезии для тестирования лекарств и поиска проблемных областей в теле. Так исцеление стало резонансным и полевым явлением, а мой идеал все больше и больше начинал выглядеть так, что сам врач превращается в гомеопатическое лекарство и вызывает изменения в состоянии пациента просто самим своим присутствием. Терапевт как катализатор движения к исцелению внутри пациента. Он не исцеляет, но создает условия для самоисцеления.

В 1993 году, когда я впервые наблюдал работу Берта Хеллингера с пациентами, у меня возникло чувство, что я нашел то, что искал. Для меня Берт был человеком, который мог запустить процесс исцеления внутри своих пациентов без всяких лекарств, а просто благодаря своему существу, своему видению и своим действиям. Благодаря моему знакомству с традиционной китайской медициной и древнегреческой гуморальной патологией, в которых болезнь рассматривается как нарушение порядка, эта связь между здоровьем и порядком была мне уже известна. И поэтому учение Берта Хеллингера о порядках любви в человеческих системах и их возможном значении в контексте медицины очень быстро нашло во мне отклик.

МФ: Таким образом, этот семинар с Бертом Хеллингером стал своего рода стартовым импульсом?

ШХ: Да, и дальнейшим развитием моего прежнего холистического подхода. Сразу же стало очевидно, что холистическая медицина должна включать в себя семейную систему.

МФ: Штефан, впоследствии ты посетил еще множество семинаров Берта. Какие аспекты были для тебя наиболее интересными?

ШХ: Две вещи. Во-первых, мне не давал покоя вопрос: «Каковы целительные аспекты этого метода, что в нем действительно важно?» И во-вторых: «Как Берту удается за такое короткое время собирать столько информации?» Иными словами, вопрос о его восприятии.

Раджан Шанкаран, индийский гомеопат, знаменитый той скоростью, с которой он подбирал лекарства, как-то произнес весьма провокационную фразу: «Каждый вопрос, задаваемый врачом, есть свидетельство его неуверенности». Берт Хеллингер с самых первых моментов улавливал существенную динамику, движущую пациентом, посредством одного лишь невербального контакта. Для меня этот процесс был своего рода подтверждением того, что о чем я уже догадывался. Это было сильным переживанием.

МФ: Можешь немного больше рассказать о первом вопросе, «Каковы целительные аспекты расстановочной работы?»

ШХ: Мое внимание в расстановочной практике было сосредоточено на работе с пациентами. Сейчас я могу вспомнить более 200 семинаров, ориентированных на пациентов с физическими заболеваниями. Как врача, меня интересует такой вопрос: «Что вносит вклад в исцеление, как в расстановках запускаются или активируются процессы исцеления?» За прошедшие годы я повторно встречался со многими из своих пациентов и, судя по моему опыту, все более правдоподобным становится предположение, что один из факторов, вызывающих заболевания и, возможно, даже переплетения — в той мере, в какой это связано с личной ответственностью — происходит из первичной любви детей к своим родителям и из их потребности и стремления к близости. По крайней мере, именно стремление к близости к родителям и семье побуждает их сохранять свои переплетения и симптомы.

Мне кажется, что это один из главных аспектов работы с пациентами. Это изменило мой подход к расстановочной работе. Вместо того, чтобы двигаться назад к самым истокам переплетения или проблемы, я часто завершаю расстановочную работу сразу же, как только мне становится понятно стремление клиента или, иначе говоря, в чем состоит выгода, получаемая им от своей болезни, или иллюзия такой выгоды. И тогда я работаю в сжатой форме. Я ставлю пациента лицом к лицу с тем человеком, на которого направлено его стремление, а затем наблюдаю специфические проявления такого контекста отношений. В большинстве случаев этим человеком оказываются отец или мать.

Мой друг Дейл Шустерман однажды сказал: «Ты используешь человека, чтобы изменить систему, а не систему, чтобы изменить человека». И это правда. Прежде всего меня интересует индивидуум и границы его возможностей как части системы. И поэтому я стараюсь пробудить личную ответственность пациента, помочь ему осознать свою базовую позицию, вовлекающую его в переплетение, а также позицию, которая могла бы стать решением и исцелением.

МФ: Штефан, в большинстве случаев такие открытия становятся результатом переживания каких-то критических ситуаций. Может быть, ты расскажешь нам об одной из них?

ШХ: Вот история, которая произошла на курсе, проходившем в 2004 году в Вашингтоне. Пациент сам был врачом. Из-за прогрессирующего рака кости правой ноги ему пришлось перенести несколько операций, и для всех нас было очевидно, что он носит протез. Кроме того, у него были метастазы в легком. Он приехал вместе с женой и двумя детьми и, поскольку в тот момент он проходил курс лучевой терапии, было решено, что он примет участие только в первом дне.

Я попросил его выбрать заместителей для себя и своих родителей. Он установил между ними связи, а затем мы добавили еще одного заместителя для болезни. По реакции заместителей было очевидно, что его болезнь связана с матерью. Однако дальнейшие исследования не выявили никакой важной или полезной информации. Пациент подчеркивал, что его отношения с матерью всегда были и остаются хорошими. Расстановка дала лишь некоторые неявные указания на возможные связи, и поскольку клиент весьма неохотно откликался на мои расспросы, я решил завершить расстановку.

Пациент был раздосадован таким завершением, заявив, что проделал долгий путь на самолете вместе с семьей и теперь он разочарован. Я заверил его, что готов продолжить работу на следующий день при условии, что откроются новые обстоятельства. Он возразил, что из-за важного курса терапии ему нужно будет улететь домой уже сегодня вечером. Я повторил, что все возможности для него открыты и что решать должен он.

На следующий день он пришел. Его семья улетела домой, благодаря чему его напряжение ощутимо уменьшилось. Он выглядел более расслабленным и спокойным. Я решил снова расставить его родительскую систему. В результате картина оказалась очень похожа на вчерашнюю: сбивающие с толку движения заместителей, вероятная тайна, связанная с матерью, и минимальный потенциал для решения. Тогда я снова попросил его рассказать мне о своих отношениях с матерью. Днем ранее он сообщил, что находится с ней в хороших отношениях. Однако в процессе этого разговора я узнал, что мать вообще ничего не знает о его болезни! Это было ключом. Я спросил, как такое могло произойти, и он признался, что после первой своей операции начал избегать встреч с матерью. При этом они ежедневно созванивались и разговаривали обо всем, кроме его болезни.

Получив эту информацию, я попросил заместительницу матери встать напротив него, а ему предложил сказать такую фразу: «Милая мамочка, посмотри, я очень болен». Заместительница матери повела себя совсем не так, как можно было ожидать. Вместо того, чтобы повернуться к своему больному сыну, она почувствовала головокружение, отшатнулась назад и чуть не упала. Тогда я произнес фразу, направленную от нее к сыну: «Дорогой сын, даже если ты умрешь, ты не получишь от меня больше!»

Эта фраза глубоко потрясла пациента. Это выглядело как будто у него внутри рухнул карточный домик, и можно было ощутить, что после этой интервенции его тело нуждается в перестройке. Заместительница матери после этой фразы почувствовала, что ее состояние улучшилось. К ней вернулись силы, она сохранила выбранную дистанцию и снова подчеркнула, что дала все, что могла. Больше было невозможно. Услышав эти слова матери, пациент заплакал. А успокоившись, он смог согласиться с ограничениями своей матери и поблагодарить ее.

Через полгода я узнал, что этот пациент излечился от рака. Медицинское лечение вдруг стало давать результаты. В 2006 году я встретился с Сюзан Ульфельдер, которая в то время организовывала семинары. Она рассказала мне, что он чувствует себя хорошо и что он перестал работать врачом.

МФ: Меня очень впечатлила твоя способность ощутить глубинное стремление клиента и то, как ты раскрыл исцеляющую правду, использовав необычную фразу, причем такую, какую не смогла бы произнести мать. Давай еще немного поговорим о феномене исцеления. Как ты думаешь, что приносит пользу в расстановочной работе?

ШХ: Я убежден, что по своей сути исцеление это самоисцеление. С этой позиции я, как терапевт, должен спросить себя: «Что я реально могу сделать для моего пациента?» Возможно, мне удастся создать пространство или поле, в котором смогут развернуться силы самоисцеления. В этом смысле терапевт больше похож на садовника, который обеспечивает условия для хорошего роста.

В процессе расстановочной работы часто становится ясно, что пациент каким-то образом оказался захвачен неким детским желанием. И поэтому часть исцеления состоит в том, чтобы отпустить эту детскую часть и вырасти в независимого взрослого человека. Это возможно в состоянии гармонии с родителями.

Когда я наблюдаю за работой своих коллег в семейных расстановках, я вижу два направления, которые, по моему мнению, можно и нужно разделить. Я ощущаю один из подходов как в большей степени системно- или расстановочно-ориентированный, в то время как другой в большей степени ориентирован на клиента в смысле «каким будет воздействие расстановочной работы на клиента?» И здесь возникает вопрос: «Способен ли клиент согласиться с тем, что он переживает во время расстановки и способен ли он следовать открывшемуся движению?»

МФ: Как ты это определяешь?

ШХ: Одним из индикаторов для меня является краниосакральный ритм. В процессе расстановочной работы я ощущаю свою связь с телом клиента, его болезнью или симптомами. Мои интервенции возникают из того, что открывается в расстановке, а также из контакта с клиентом через такой вопрос: «Находится ли его тело в резонансе с тем, что открывается в расстановке, и способен ли он интегрировать такое переживание?»

Краниосакральный ритм приостанавливается, когда терапевт прикасается к прошлым травмам или когда терапевтическая работа слишком трудна для клиента. Именно так я понимаю, сколько времени требуется клиенту, чтобы интегрировать вмешательство. Подвижность — это необходимое условие для изменения, понимания и исцеления.

Во время расстановочной работы с клиентами я ощущаю свою задачу как запуск процесса исцеления в гармонии с «чем-то большим». Поэтому мое внимание сосредоточено на клиенте и его теле.

МФ: Хочу спросить, как ты побуждаешь пациентов к принятию на себя личной ответственности даже если они не понимают, как они могли бы вести себя по-другому?

ШХ: Во время расстановки пациент осознает, где он несвободен и как можно освободиться от этих связей. Речь идет не о том, чтобы вести себя по-другому, а об измененной базовой позиции, в которую клиенту нужно врасти. Это может, однако, привести к изменениям в поведении.

В начале каждой расстановки я поясняю, что именно жизненные принципы пациента привели его в то состояние, в котором он сейчас находится. Я рассказываю о том, что я называю «экологией болезни», используя следующий пример. Если после перелома ноги нас лечат наложением гипса, который вынуждает нас оставаться в постели, мы знаем, что скоро мы будем не в состоянии ходить. Это означает, что наше тело занимается только теми структурами, которые нужны и используются. Почему же тогда наше тело иногда на всю жизнь сохраняет нам некую болезнь? Это становится объяснимым, если у болезни есть некий скрытый глубинный смысл или если благодаря болезни клиент получает некую подсознательную выгоду.

Такое представление о болезни затрагивает личную ответственность человека за текущую ситуацию. Для меня готовность сказать «да» текущей жизненной ситуации — это необходимое условие для расстановочной работы, и часто это и первый шаг для нахождения решения. Опыт показывает, что в случае, когда человек не желает сказать «да» своей жизненной ситуации, жизни в том виде, в каком он получил ее от своих родителей, он часто не может сказать «да» и тому, что проявляется в расстановке. В такой ситуации я начинаю с работы над этим «да».

МФ: Как ты действуешь в таких случаях?

ШХ: Иногда я провожу с пациентом упражнение. Шаг за шагом, я подвожу его к заместителям. Сначала к его отцу, затем слева от него — очень близко, чтобы клиент не смог не увидеть своих родителей — рядом с отцом стоит мать. Если ситуация потребует, я помещу позади родителей бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек. Можно почувствовать, когда «образ» расстановки становится полным. Тогда я жду. Оказавшись лицом к лицу со своими близкими, пациент бывает вынужден признать, что он не может держаться за свое «нет», что у него нет выбора в отношении того, что он унаследовал. Часто такое противостояние заканчивается согласием и движением.

Гармония — это источник энергии для решения и исцеления. И поэтому, помимо прочей информации, мне важно узнать ответ на вопрос: «С какой темой клиент пребывает не в гармонии?» Это может быть связано с личной жизнью в контексте травматизма, с прерванным движением к родителям или другим важным людям, но также может выходить и за пределы собственной жизни человека. В системных расстановках с пациентами становится очевидным, что болезнь не может и не должна рассматриваться как явление, связанное только с личностью пациента. Поэтому часто решения для пациентов приходят лишь тогда, когда их симптомы рассматриваются и исследуются в более широком семейном контексте, включающем несколько поколений. В таких случаях симптомы часто указывают на важные для системы события или на связанных с этими событиями родственников, которые были исключены пациентом или его семьей. Будущее возможно лишь для тех, кто пребывает в гармонии со своим прошлым. Те, кто борется со своим прошлым, связаны и несвободны для будущего. В противоположность оценке, осуждению и исключению, мы продолжаем получать опыт того, как признание, согласие и гармония с этими реалиями могут высвободить силы для обретения решения и исцеления тела и души.

МФ: Пожалуйста, приведи пример случая, который выходит за пределы семейной системы. Может быть, влияние войны на семью?

ШХ: На один из моих семинаров пришла женщина. Ее запрос был связан с ее детьми. Все три дочери страдали от серьезного нейродермита.

Вопросы, касающиеся событий в семье, не выявили ни одной из классических динамик для нейродермита. На вопрос, не погиб ли кто-нибудь из ее семьи при пожаре, она тоже ответила отрицательно. Однако на семинаре присутствовал ее сосед, который жил с ней в одной деревне. Этот вопрос его очень взволновал, и он спросил меня, можно ли ему кое-что добавить.

Он рассказал нам, что играл в духовом оркестре вместе с отцом клиентки, и всякий раз, когда они играли один марш, ее отец начинал плакать.

Я спросил его, про что был этот марш, и он ответил, что он был про погибших товарищей. Женщина подтвердила, что ее отец сражался на войне, но он никогда не рассказывал о том времени. Мы расставили ее собственную систему. Заместители дочерей чувствовали сильный зуд на коже. Я поставил рядом с ними деда, а также заместителей для его боевых товарищей. Дочери ощутили связь со своим дедом и его товарищами. В этот момент кожный зуд прекратился. Увидев это, клиентка заплакала и склонилась перед своим отцом.

Примерно через два месяца она позвонила мне и рассказала, что здоровье ее отца после расстановки начало ухудшаться. Однажды, когда вся семья собралась вместе, он неожиданно заплакал и начал говорить. Во время отступления в России они попали в окружение в одной деревне. Ему и еще троим друзьям удалось спастись. Все остальные товарищи не смогли выбраться, и ему оставалось лишь смотреть, как всю деревню охватил пожар.

МФ: Штефан, мне бы хотелось вернуться к вопросу о клиентах с хроническими или даже неизлечимыми болезнями. Согласен ли ты, что пациент своей болезнью делает что-то для своей семьи? И что в результате семья испытывает некое облегчение и может продолжать существовать — или как ты это видишь?

ШХ: Я думаю, что рискованно утверждать, что клиент что-то делает для своей семьи. Это в большей степени тема внутреннего ребенка, его желания близости, принадлежности и невиновности — именно это заставляет ребенка отдавать все родителям и нести за них их груз, чтобы сохранить свою принадлежность.

В одном семинаре в Барселоне участвовала пациентка с хронической хрипотой и потерей голоса. Поскольку она сама работала терапевтом, это было для нее очень неприятным ограничением. Мы поставили заместителей для нее и ее симптомов. Заместители не чувствовали, что между ними есть сколько-нибудь существенная связь. Но после того, как пациентка затем добавила заместителей для своих родителей, она и симптомы улыбнулись друг другу и тепло обнялись. Заместительница матери отвернулась и не желала ни с кем контактировать. Заместитель отца смотрел на дочь. В его виде проявлялась эротическая инцестуальная динамика. Когда я сказал об этом пациентке, она сообщила, что в юности была изнасилована соседом. Она так и не решилась рассказать это родителям. Я предполагаю, что здесь проявилась связь с ее симптомами. По моим наблюдениям, часто изнасилование — это смещенный инцест. Соответственно, данная динамика может быть обнаружена в родительской системе. Если бы дочь рассказала о том, что случилось, она бы раскрыла эту динамику и ей пришлось бы согласиться с тем, что ее мать находится в переплетении с родительской семьей. Проще не говорить, чем встретиться с этой болью и принять ограниченную эмоциональную доступность матери.

Я попросил заместительницу матери встать напротив пациентки, а пациентке предложил сказать: «Дорогая мама, то что я несла за тебя, я несла с любовью, но сейчас с этим покончено». Заместительница матери ответила: «Это мое, и я это забираю». Тогда пациентка заплакала, и они крепко обнялись. Шесть месяцев спустя я снова встретил эту пациентку, и она рассказала, что после расстановки симптом исчез и одновременно улучшились ее отношения с матерью.

Мне часто приходилось видеть, что когда один из детей освобождается из переплетения, неожиданно обостряются проблемы у другого ребенка из этой семьи, а иногда этот другой ребенок перенимает симптомы. Особенно часто это случается, когда родители по разным причинам оказываются не в состоянии встретиться с темой исключения.

Болезнь бессознательно используется в семьях как средство поддержания баланса.

МФ: Сейчас я задам вопрос, который важен для очень многих людей. Если обратиться к твоему опыту, существуют ли какие-то признаки семейных переплетений, которые вызывают определенные симптомы или болезни? Я понимаю, что ты не можешь предоставить нам некий каталог, но могут же быть какие-то указания?

ШХ: Здесь мне хочется быть очень осторожным, потому что если признаки используются в качестве рецептов, это становится опасным. Для изменений нужны подвижность и гибкость — и это верно и для терапевтов тоже! Нам нужно избегать превращения накопленного опыта в разнообразные теории. В противном случае исцеляющие аспекты, присутствующие в нашем опыте и в нас самих, будут утрачены, поскольку опыт вызывает исцеление через существо терапевта, а не через его знания.

Еще в натуропатии меня сильно затронуло учение о сигнатурах. Исследовались болезни и терапия. По внешней форме болезни раскрываются внутренние взаимосвязи.

На прошлой неделе я участвовал в Мадриде в конгрессе «Рак в альтернативной медицине». Там я работал с женщиной, страдавшей от рака яичника. Она была замужем второй раз, а ее первый муж покончил с собой. У нее был отстраненный и укоризненный вид. Я начал расстановку с того, что мы поставили заместителей для нее и болезни. На роль рака пациентка выбрала мужчину. Заместители ощущали притяжение друг к другу. Было естественно подумать о ее первом муже. Чтобы проверить это предположение я попросил ее поставить заместителя для ее мужа. Однако в расстановке при этом ничего не изменилось. Заместитель мужа было полностью поглощен собой, а заместительница жены не проявляла к нему никакого интереса. Поэтому я начал задавать вопросы о родительской семье. В разговоре она неожиданно вспомнила, что ее бабушка не была матерью ее отца. Та умерла при его рождении. Возможно, что именно здесь и кроется связь с симптомами. У членов семей, в которых женщина умирает в родах, часто присутствует подсознательный страх отношений и беременности. Может быть, данная конкретная ситуация была результатом подсознательной верности бабушке. Я попросил пациентку добавить заместителей для ее отца и матери. Реакция заместителей продемонстрировала семейную динамику, скрывавшуюся за течением болезни. Мужчина, замещающий болезнь, на самом деле представлял собой отца пациентки, и для него она была заместительницей его матери. Полная любви связь между пациенткой и ее болезнью распалась, как только был добавлен заместитель отца. Я предложил пациентке занять свое место в расстановке и сказать отцу: «В тебе я люблю и твою мать тоже». Эта фраза развязала переплетение между пациенткой и ее отцом. Заместитель отца был тронут до слез, и они с пациенткой надолго застыли в объятиях. Бабушка с радостью смотрела на обоих.

В том, что касается аутоиммунных процессов, ситуации обычно вращаются вокруг сил, которые связаны друг с другом, но при этом не могут или не должны соединиться и в результате действуют друг против друга.

МФ: Можешь ли ты привести нам пример? Моей первой идеей было неравенство позиций родителей.

ШХ: Во многих случаях аутоиммунных заболеваний история идет гораздо дальше. На семинаре в Кордобе (Аргентина) бабушка клиентки, страдавшей от аутоиммунного заболевания, была индианкой, вышедшей замуж за испанца. Она отвергла отцовское благословение, и этот конфликт проявился двумя поколениями позже у ее внучки.

Другой случай, связанный с аутоиммунным заболеванием, произошел на семинаре в Валенсии. Так же, как и ее мать, клиентка была носительницей дефектной Х-хромосомы, вызывающей геморрагическое заболевание у сыновей. Из-за этой болезни она потеряла брата и сохраняла верность отцу, который неосознанно обвинял мать в гибели любимого сына. Стоя напротив заместительницы своей матери, она не могла посмотреть ей в глаза и сказать «да». «Нет» по отношению к матери и болезнь настолько глубоко укоренились в клиентке, что превратились в силу, действующую против нее.

Если говорить о кишечной болезни Крона, то я наблюдал несколько клинически подтвержденных случаев спонтанного исцеления. Динамика в этих случаях обычно показывала, что мать была в переплетении, а «ребенок» не мог ее отпустить. Признать переплетение матери с ее родительской семьей, прежними партнерами или умершими детьми, согласиться с ее стремлением к этим людям и в то же время смочь отпустить ее — все это оказалось исцеляющим опытом для многих пациентов, страдающих от болезни Крона. Даже в тех двух случаях, когда ранее уже было диагностировано предраковое состояние, наблюдающие врачи подтвердили стойкий негативный результат при прохождении пациентами очередных плановых обследований.

МФ: Это поразительно! И это наводит меня на совсем личный вопрос: есть ли у тебя какие-то данные о рассеянном склерозе?

ШХ: Ну, я могу лишь подтвердить то, что открыл Берт Хеллингер.

Часто обнаруживается, что пациент с рассеянным склерозом идентифицирован с преступником из семейной системы, и я тоже могу подтвердить ту теорию, что болезнь сдерживает импульс к убийству.

Еще до того, как я узнал о системных расстановках, в моей собственной практике был подобный опыт. Пациент с рассеянным склерозом консультировался у меня по поводу гомеопатического лечения. Он был почти полностью парализован. В процессе первичного сбора данных я задал ему вопрос: «Если бы вы снова стали здоровы, что бы вы сделали в первую очередь?»

Его лицо стало жестким, и он ответил: «Убил бы свою жену». Сейчас уже не помню, как я тогда отреагировал, но, по крайней мере, я был очень рад, что он не записался на следующую встречу.

Подобная динамика иногда также наблюдается в случае серьезных прогрессирующих ревматических заболеваний.

МФ: Твои истории очень глубоко меня затрагивают. Мой последний вопрос будет о феноменологии, или, иными словами, о том, что становится очевидным в процессе системных расстановок. Берт все время говорит, что его интересует движение души, а теперь еще и движение Духа, и это главный фокус его внимания. Однако я ощущаю, что твоя работа в большей степени сосредоточена на человеческом теле и его физических аспектах. Как ты видишь себя в соотношении с Бертом?

ШХ: Конечно, я должен уделять особое внимание аспектам тела и здоровья, поскольку работаю с пациентами, страдающими от физических заболеваний. Как натуропат, я не ощущаю тело чем-то отдельным от души и Духа. Я убежден, что исцеление тела может произойти только в гармонии с движением души и движением Духа.

МФ: Это были прекрасные завершающие слова. Большое тебе спасибо, Штефан.

Перевел Андрей Степанов

http://www.innerjourney.ru/statyi-o-rasstanovkah-perevody/hausner-interview.html